– Твоя супруга – ханжа? – спросила Джоанна резко после долгого периода молчаливого позирования.

– Почему ты так решила?

– То, что я делаю, тебя шокирует. Джек улыбнулся:

– У Сары очень открытое и здоровое либидо, которое никогда меня не шокирует. То, что ты делаешь, скорее оскорбительно. Я не хочу, чтобы меня причисляли к типу мужчин, которых легко возбудить дешевыми порнографическими позами.

Джоанна отвела от него взгляд и посмотрела в окно в странном оцепенении.

– Тогда скажи мне, что Сара делает, чтобы возбудить тебя...

Джек некоторое время молча рассматривал ее.

– Она заинтересована в том, чего я пытаюсь достичь в своей работе. Это меня возбуждает.

– Я говорю о сексе.

– А... – протянул Джек извиняющимся тоном. – Тогда мы беседуем о разных вещах. Я то говорю о любви.

– Как трогательно. – Джоанна попыталась засмеяться. – Ты должен ненавидеть ее, Джек. Она, видимо, нашла себе кого-то, иначе не выставила бы тебя за дверь.

Ленивым движением руки Джек бросил ей листок, вырванный из альбома, и смотрел, как он медленно планирует на кровать.

– Посмотри. Мое прочтение твоего характера после трех сеансов.

С удивительным отсутствием любопытства – большинство женщин, подумал Джек, схватили бы листок с нетерпением – Джоанна подняла его и посмотрела поочередно на обе стороны листка.

– На нем ничего нет.

– Совершенно верно.

– Дешевый трюк.

– Согласен, но ты не предложила ничего, что я мог бы нарисовать. – Он передал ей альбом. – Я не делаю парадных обнаженных фотографий для глянцевых журналов, а пока ничего другого я не вижу, за исключением неослабевающих проявлений комплекса Электры, вернее, полукомплекса Электры. В твоем случае нет привязанности к отцу, лишь враждебность по отношению к матери. Ты ни о чем другом не говоришь с тех пор, как я пришел. – Он пожал плечами. – Даже о своей дочери ты не упомянула ни разу после того, как Рут вернулась в школу.

Джоанна слезла с кровати, закуталась в халат и подошла к окну.

– Тебе не понять.

– О, я все прекрасно понимаю, – пробормотал он. – Ты не перехитришь хитреца, Джоанна.

– О чем ты?

– Об одном из самых колоссальных эго, встречавшихся мне в жизни, и, видит Бог, я могу его распознать. Ты можешь убеждать остальной мир, что Матильда плохо к тебе относилась, но меня не проведешь. Ты сама доводила ее всю жизнь, – он ткнул в нее пальцем, – хотя до последнего времени, возможно, не знала, почему у тебя это так хорошо получается.

Джоанна ничего не ответила.

– Я рискну предположить, что в детстве ты частенько капризничала, чем безумно раздражала Матильду, и она пыталась усмирить тебя при помощи «уздечки». Я прав? – Джек помолчал. – А что потом? Скорее всего ты оказалась достаточно сообразительной, чтобы придумать способ, заставить ее прекратить пытку.

Тон Джоанны, когда она заговорила, был ледяным.

– Меня ужасала эта чертова штуковина, я билась в конвульсиях каждый раз, когда она ее доставала.

– Раз плюнуть, – весело ответил Джек. – Я сам так поступал в детстве, когда мне было нужно. Так сколько тебе исполнилось лет, когда ты изобрела этот способ?

Странный, застывший взгляд Джоанны задержался на художнике некоторое время, и Джек почувствовал, как растет ее тревога.

– Мать показывала свою любовь, лишь когда надевала на меня «уздечку для сварливых». Тогда она обнимала меня и прижималась щекой к железной решетке. «Бедная малышка, мамочка делает это ради Джоанны». – Она вновь повернулась к окну. – Я это ненавидела. Мне казалось, она любит меня, лишь когда я выгляжу как уродина. – Джоанна ненадолго замолчала. – Ты прав в одном. Пока я не узнала, что Джеральд был моим отцом, я не понимала, почему мать меня боится. Она думала, я сумасшедшая. И раньше я не знала почему.

– А ты никогда не спрашивала?

– Ты не задал бы такой вопрос, если бы на самом деле знал мою мать. – От дыхания Джоанны запотело стекло в окне. – В ее жизни было столько секретов, что я быстро научилась никогда ни о чем не спрашивать. Мне даже пришлось придумать биографию, когда я пошла в школу, потому что я слишком мало знала о своем происхождении. – Она вытерла стекло нетерпеливым жестом и вновь повернулась лицом к Джеку: – Ты закончил? У меня еще много дел.

Джеку стало интересно, как долго он сможет удерживать Джоанну на этот раз, пока зависимость не заставит ее отправиться в ванную. Она всегда была гораздо интереснее под стрессом воздержания, чем под дозой.

– Ты училась в Саутклиффе? В той же школе, что и Рут?

Джоанна усмехнулась.

– Если бы. Моя мать еще не была так щедра в те дни. Меня отправили в дешевую школу, в которой даже не пытались учить, а лишь готовили скот для деревенской ярмарки. Мать мечтала выдать меня замуж за обладателя какого-нибудь титула. Возможно, – продолжала она цинично, – надеялась, что какой-нибудь худосочный недотепа сам окажется вырожденцем и не заметит моих странностей. На Рут тратили гораздо больше, чем на меня, уж поверь. И вовсе не потому, что мать любила ее больше. – Ее рот скривился. – Все делалось лишь для того, чтобы искоренить в Рут еврейскую породу после моего неосторожного брака со Стивеном.

– Ты его любила?

– Я никогда никого не любила.

– Ты любишь себя, – возразил Джек.

Но Джоанна уже ушла. Он слышал, как она лихорадочно перебирает содержимое шкафчика в ванной. «Интересно, что она ищет?» – подумал Джек. Транквилизаторы? Кокаин? Что бы то ни было, это не нужно колоть в вену. Кожа Джоанны была так же безупречна, как и лицо.

Сара Блейкни говорит, что ее муж – художник. Изображает характеры. Я подозревала нечто подобное. Я бы и сама выбрала живопись или литературу.

«Я тоже слышал о твоих картинах. Бог дал тебе одно лицо, а ты делаешь себе другое». Смешно, но это можно отнести и к Саре. Она выставляет себя честным и открытым человеком с сильными, определенными взглядами и без скрытых противоречий, однако часто оказывается беззащитной. Она определенно ненавидит всякого рода конфронтации, предпочитая согласие несогласию, и старается сгладить ситуацию, где это возможно. Я спросила ее, чего она боится, и она ответила: «Меня учили быть любезной, учили, что быть женщиной – наказание. Родители не хотят оставаться со старыми девами на шее, поэтому они учат девочек говорить «да» на все, кроме секса». Значит, времена не изменились...

ГЛАВА 8

Сара стояла возле входа в «Барклайз банк», когда подошел Кейт Смоллетт. Она подняла воротник пальто и выглядела бледной и измученной в свете серого ноябрьского дня. Кейт нежно поцеловал ее в холодную щеку.

– Ты не похожа на женщину, только что сорвавшую куш, – заметил он, внимательно рассматривая ее лицо. – Что случилось?

– Ничего, – ответила Сара коротко. – Просто думаю, в жизни есть еще многое помимо денег.

Худое лицо Кейта было раздражающе сочувственным.

– Мы, случайно, не о Джеке говорим?

– Нет, – отрезала она. – И почему все решили, что моя уравновешенность зависит от мелкого, двуличного подлеца, чья единственная цель в жизни – заделать ребенка каждой встреченной им женщине?

– А-а-а... – протянул Кейт.

– И что сие означает?

– Просто «а-а-а». Значит, дела так плохи? – Он взял ее за руку. – Где находится офис Даггана?

– Ниже по холму. И дела вовсе не плохи, а как раз наоборот. Я уже забыла, когда чувствовала себя настолько спокойной и уверенной в себе. – Унылое выражение ее лица никак не соответствовало словам. – И возможно, такой одинокой, – тихо прибавила она. – Джек – скотина.

Кейт засмеялся:

– Скажи мне что-нибудь новенькое.

– Он живет с дочерью Матильды Гиллеспи. – Кейт замедлил шаг и задумчиво посмотрел на Сару:

– Матильда Гиллеспи – это та самая старушка, которая оставила тебе свои сбережения?

Сара кивнула.

– И с чего это он захотел с ней жить?

– Разное говорят. По одной версии, он чувствует себя виноватым за то, что я, его жадная жена, лишила бедняжку Джоанну причитавшихся ей по праву денег. По другой версии, он защищает себя и ее от меня, злобной преступницы, размахивающей кухонным ножом. И никто не видит наиболее очевидную причину.